Со среды на четверг не сплю совсем, распиваем с Кристиной подаренную месяц назад "Абрау-Дюрсо", едим торт "Прага" - лучший торт на земле, слушаем дождь, я собираю сумку и в четыре утра уезжаю из общежития в Шерементьево.

Домой ехать я не планировала вообще, даже мысли такой не было, а потом почему-то решила посмотреть цены, позвонила отцу, услышала тоскливый голос и моментально нажала на "купить билеты". И голос стал веселее, и, кажется, солнце вышло из-за туч. К приезду отец готовился основательно - перемыл все окна в квартире и наварил борща (сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться от умиления, боже ж ты мой, как же ему там должно быть тоскливо, как же тоскливо, боже мой).
Весенняя Самара встречает цветущими кустами и молодой зеленью, и Ленин в кепочке по-доброму смотрит на тебя с площади революции, и Волга синеет ласковой волной. Весенняя Самара почему-то напоминает мне солнечное советское кино: и эти широкие проспекты на окраине, и эти гремящие трамваи, и коты в окошках, и фиалки на подоконниках - становится совестно, что вместо летящих платьев взяла с собой только пару брюк, да волосы слишком коротки, чтобы вплетать ленту.

Реки в этом году вышли из берегов сильнее обычного. Выходишь из машины, а около дома летают чайки.

В субботу приехала матушка, и квартира начала жить, а я сбежала на набережную, чтобы встретить там уже совсем взрослого, двадцатилетнего Кита. Кит совсем не меняется, все так же невнятно бубнит, все так же близоруко щурится, все так же отчаянно влюблен в самолеты. Ветер продувает насквозь (ухо продуло, продуло ухо, сейчас сижу с компрессом внутри и чувствую себя как-то совершенно по-идиотски), небо в туманной дымке, а Волга плещет ласковым "плюх-плюх".
Сегодня Пасха. В матушкиных куличах готова есть даже изюм. Моросит мелкий дождь.

Выходишь на балкон, а вокруг дома носятся ласточки.